|
- Скажите,
Виктор, вам часто приходится
выступать в такой, "тихой"
аудитории, которая наблюдалась
в рок-гостиной нашего Дворца
культуры и спорта? Обычно ваша
публика кричит, и шумит, и
танцует, в общем, очень
откровенно выражает эмоции.
- Ну конечно, нечасто. Но
заметьте, в зале сидели далеко
не тинэйджеры, ведь кричат, в
основном, они. И потом такие
концерты, где я один с гитарой,
и не рассчитаны на бурную
реакцию.
- А бурная реакция
вам необходима?
- Нет, мне важно - чувствовать.
Вот это очень важно.
- Сейчас нашему
року открыли все окна, все
двери, подул сквозняк, все
можно, подполье кончилось - вы
верите в свежесть этого
сквозняка?
- Знаете, мне все равно. По
большому счету мне все равно,
где играть - в квартире, в
подпольном клубе или в зале на
десять тысяч человек. У меня
есть возможность играть - я
играю. Нет такой возможности - я
готов это делать бесплатно.
Сейчас у меня есть возможность
шире выступать - я ею пользуюсь,
и то не всегда. В любом случае
делаю то что хочу. Разумеется,
насколько позволяет ситуация,
в том числе и политическая
ситуация в стране.
-И вы совершенно
не думаете о том, насколько
искренни те, кто сейчас громко
так заговорили о роке, как о
больном ребенке, нуждающемся в
ласке?
- Нет я вполне отдаю себе отчет
в этой суете. И не доверяю ей.
- А чему вы
доверяете?
- Не знаю... Есть люди, которым
доверяю, и есть люди, которым я
не доверяю. Есть люди, в чьей
искренности сомневаться не
приходится, и есть люди,
которые мне кажутся
нечестными. Допустим, тот, кто
два-три года назад кричал, как
это ужасно, как это все
омерзительно, какое это
подонство и пошлятина, сейчас
кричит, какие они
замечательные, наши рокеры,
какие они молодцы и борцы за
правое дело...
- Вы себя ощущали
когда-нибудь борцом за правое
дело?
- Скорее, я просто занимался
тем, что мне нравится, и к
каким-то препятствиям, которые
приходилось преодолевать,
относился философски. Потому
что точно знал, что ничем
дурным я не занимаюсь. По
большому счету все эти
конфликты с роком на меня не
влияли. Они меня не заботят.
Заботит отношение людей - в
массе. И я бы не согласился
поменяться местами с, кого бы
лучше вспомнить? В общем, с
любым представителем
популярной эстрады.
- То, что
произошло у нас в стране с
рок-музыкой, как вы думаете, это
нормальный, тысячелетний
конфликт поколений или нечто
принципиально отличное?
- Конечно, в этом есть доля
проблемы "отцов и детей",
потому что всегда получается
так, что у власти стоят
"отцы", то есть люди
другого поколения, которым
непонятно и неблизко то. что
волнует, тревожит, будоражит
"детей". И они считают это
не недоступным для себя, а
неестественным, быть может,
ненормальным. В отличие от
"детей", которые считают
это своим, считают своей
культурой и так далее. Такой
конфликт существует всегда и
везде. И даже на Западе всем
группам направлениям и
течениям приходилось через это
проходить. А потом все новое
всегда натыкается на
сопротивление старого. Но с
нашим роком, конечно, сыграла
свою роль и ситуация в стране,
которую называют периодом
застоя. Это слово, хоть его уже
затаскали, по сути своей очень
точное - застой. И оно говорит
само за себя. Согласитесь, это
очень странно, когда пишешь
песни, в которых нет ничего
крамольного, а воспринимаются
они и как крамола, и как
мерзость. При том, что сам ты
точно знаешь, что можешь
собрать многотысячный зал - и
люди придут, и будут слушать, и
откликаться, и переживать
вместе с тобой. Но ведь, правда,
странно - всерьез предполагать,
что в зал этот собираются
тысячи подонков и мерзавцев? А
если почитать некоторые газеты
трехлетней давности, то так оно
и складывалось в чьих-то
недалеких умах и еще
преподносилось как истина в
последней инстанции. Странно,
когда ты знаешь, что можешь
работать, что ты живой, а тебя
не замечают и делают вид, что
тебя в природе нет. А ты на
самом деле просто другой, не
такой, как все привыкли,- не
такой блестящий,
переливающийся и радующий
глаз. И за это тебя исключают из
поля зрения. Вот это, я думаю, в
другой стране было бы
невозможно. Это, я думаю,
характерно только для нас.
- Держать и не
пущать?
- Да, именно. И просто - не
замечать. На официальном
уровне. В то самое время, когда
массы, огромные массы, и видели,
и знали, и любили. И ведь
множество людей в результате
от этого сильно пострадало. Мы
ведь молодые, и мы еще как-то
успели. А были и постарше,
которые не успели - и сломались,
и ушли, даже из жизни ушли. Тот
же Высоцкий - яркий пример.
- Но приходилось
наблюдать яркие примеры и
другого рода. Когда на
ленинградском "Музыкальном
ринге" рок-публика
"рассчитывалась" с
бардами. Честно говоря, не
очень приятно было наблюдать,
как молодые, полные апломба и
неколебимой уверенности в
истинности своего вкуса юноши
оголтело набрасывались на
постаревших, усталых людей,
которые пронесли через жизнь
свою искренность и свою
вышедшую из моды романтику. Я
ни в коем случае не хочу
приравнивать, не хочу, чтобы
прозвучало обидно, но вот я
слушала ваши песни, которые мне
очень понравились, - чувства те
же. Те же чувства, которые
переполняли этих несчастных
бардов, которых ваши
поклонники старались
затоптать всеми силами. Музыка
другая, ритм - другой, но слово,
стих, выражающий чувство, - о
том же. В чем тогда конфликт? Вы
понимаете?
- Думаю, что да. Их поэтический
язык, язык символов, образов,
которые составляют песню,
сейчас звучит фальшиво. И то,
что они продолжают это петь
сегодня, не замечая фальши,
рождает недоверие и неприятие.
Я не понимаю, как сегодня можно
слушать песни о том, что все
замечательно, когда мы сидим в
палатке, у костра, и до чего
здорово, какая у нас здесь
любовь, дружба и так далее. Мало
кто этому поверит. И - не верят.
И правильно делают. Возможно,
когда-то это было актуально, и
когда-то, быть может,
действительно молодежь сидела
у костров и пела. Но сейчас ведь
они не верят во все это - в
романтику стройотрядов и все
ей сопутствующее. Не верят!
Потому что все это - прошло.
- А во что все же
верят?
- Понимаете, нас действительно
обманули со всем этим.
- И вы ощущаете,
как вас обманули?
- Конечно, ощущаю.
- А среди ваших
знакомых есть люди того
поколения - "от костра"?
- Есть. Но они... Это как раз те
люди, которые поняли, что уже -
проехали... Ну, взять, например,
Борю Гребенщикова, когда он
поет один с гитарой, или ну, не
знаю... Клячкина.- Это же разных
интересов люди.
- Я недавно
услышала, как Гребенщиков
поет... Вертинского. Замкнулся
круг, да?
- Вот Вертинскому мы верим. Как
человеку, который душой чист. И
в нем самом, в его стихах,
песнях чувствуется искренняя
вера без оттенка
"коммерческого"
характера.
- У вас не было
мысли публиковать свои
собственные стихи?
- Нет, я считаю, что они должны
звучать вместе с музыкой,
вернее даже, с группой.
Последний же год я не занимался
музыкой вообще, а занимался
съемками в кино.
- Вы имеете в виду
фильм Сергея Соловьева
"Асса"?
- И этот фильм, и документальные
фильмы о роке. Сейчас буду
сниматься на
"Казахфильме" в картине с
рабочим названием "Игла",
главный герой - наркоман.
- BАМ интересно
это?
- Ну, как интересно? Конечно,
попробовать себя в кино -
интересно. Я думаю даже, что это
- необходимо. Потому что если я
хочу (а я хочу) выходить на
профессиональный уровень, если
я хочу (а я хочу) достичь
равного диалога со зрителем,
надо расширять поле своей
деятельности. Я не сторонник
тех, кто утверждает: люди нас не
понимают. Значит, надо сделать
что-то еще - чтобы поняли.
Поэтому и стихи, и музыка, и
живопись, и кино мне нужны для
того, чтобы проще было находить
с людьми общий язык. Я чувствую,
что сейчас еще не всегда могу
достичь понимания с кем-то,
особенно с людьми более
старшего поколения. Мне трудно
в этой ситуации, потому что они
по-другому мыслят. Естественно,
люди и не могут думать
одинаково, но понимать друг
друга - должны. На то они и люди.
|
|